В поход Геллерт собирался тщательно: взял с собой сэндвич с ветчиной, флягу с водой, легкий плащ на случай, если начнется дождь, а в плащ завернул коробок спичек. На пояс повесил нож, хороший, пусть и маггловский, а на левое бедро прицепил самодельный футляр с выструганной днем раньше палочкой — ну и пусть она ненастоящая, раз он волшебник, у него должна быть палочка! Карту местности раздобыть не удалось, но, поразмыслив немного, Геллерт придумал делать зарубки на деревьях, мимо которых будет проходить: одна — он идет прямо, две — повернул направо, три — налево. Крепкую палку, какая нужна всем путникам, он собирался найти уже в лесу, а больше ему ничего и не требовалось.
Сначала все шло так, как он задумал. Из дома он улизнул, когда все ушли встречать гостей, до леса добрался быстро и незаметно, на опушке нашел длинную и крепкую палку и вглубь чащи двинулся, вооруженный уже не только ножом, но и деревянным мечом. Геллерт представлял себя Тормульдом Одноглазым, сражающимся с великаном, и метко сбивал палкой листья с верхушек кустов. Но игра игрой, а про зарубки на деревьях он тоже не забывал, и еще рисовал палкой на земле большие стрелки, указывающие, куда он повернул.
Проголодавшись, он устроился на упавшем дереве, покрытом ярко-зеленым мхом, перекусил половиной сэндвича и выпил половину воды из фляги. Солнце уже не стояло прямо над головой, но и не слишком сильно клонилось к верхушкам деревьев. Геллерт качал флягу за ремешок и размышлял, не повернуть ли обратно? В лесу легко заблудиться, когда начнет смеркаться, это он знал. Но…
Пусть гости уедут. Не хочу, чтобы они смотрели на меня. Разглядывали украдкой, будто…
Он решил пройти еще немного вперед, до огромного дуба, отсюда больше похожего на дом, чем на дерево, а потом уже вернуться.
За дубом он наткнулся на кентаврийскую тропу. Геллерт сразу опознал ее по описанию в книге про магических существ и тварей — довольно широкая, с четкими отпечатками копыт и растущим по бокам волшебным красным папоротником. Кентавры! Он может выследить настоящих живых кентавров!
Мысли о возвращении тут же оказались позабыты, теперь им целиком завладела новая цель — как можно ближе подкрасться к лагерю кентавров и последить за ними. Вдруг он увидит их танец или, еще лучше, бой?
Тропа петляла, но не сильно, и идти по ней получалось быстро. Вот только она не выводила ни к озеру, ни к холму, где кентавры обычно устраивали временные стоянки. Тропа вела все дальше в чащу, совсем уж глухую и мрачную. Он замедлил шаг, потом и вовсе остановился. Кентавры — это здорово, но…
Здесь что-то не так.
Геллерт зябко повел плечами. Тропа вела дальше, и красный папоротник чуть светился в лесном сумраке. Ему тут не нравится, ему тут совсем не нравится, вдруг понял он. Покрепче сжав в руке палку, Геллерт огляделся, прислушался. Вокруг было очень тихо. Он развернулся и быстро зашагал обратно, к толстому дубу-дому. Солнце готовилось нырнуть в лесную крону, значит, скоро начнет смеркаться, но он не сомневался, что доберется до опушки леса до того, как небо полностью потемнеет.
Ага, вот и сосна, возле которой он останавливался прежде. На стволе налились смолой три свежие зарубки — стало быть, теперь надо повернуть направо. Геллерт повернул и пошел, продираясь через невысокий, но плотный кустарник. Разве он пробирался через такой кустарник по пути сюда? Кажется, нет. Но он же оставил три зарубки…
Уверен?
Геллерт опять остановился, осмотрелся. Он тут точно шел? Нет!
Сердце забилось так быстро, что перехватило дыхание. Он развернулся, бросился обратно, не обращая внимания на хлещущие по лицу и плечам ветки. Вот его сосна, вот три зарубки, он не мог ошибиться!
Только… ему кажется, или третья, нижняя зарубка — не его? Она будто сделана не ножом, а чем-то более грубым? Геллерт провел по ней пальцем. Такие зазубрины может оставить нож? А коготь? А… Он затряс головой, отгоняя панические мысли, что нападали и жалили не хуже докси.
Две зарубки, он точно вырезал на последнем дереве две зарубки, он это помнил. Значит… значит, нужно повернуть налево. Геллерт двинулся в новом направлении, напряженный и немного испуганный, но не теряющей головы. Это очень важно — не терять в таких случаях головы, об этом он тоже помнил.
Следующее дерево-ориентир нашлось быстро, Геллерт его даже узнал, старый ветвистый ясень с кроной, похожей на зеленое облако. Кору прорезали три зарубки. А между корнями на земле была нарисована стрелка — и она показывала не направо, а прямо. Сердце ухнуло так громко, что Геллерт вздрогнул. Снова три зарубки? Но он не поворачивал так часто! Или поворачивал? Чему верить — зарубкам или стрелке?
Солнце скрылось за деревьями, и лес, еще совсем недавно ярко-зеленый и такой разный, на глазах превращался в единую серую массу. Сумерки опускались, как туман, съедая все цвета и звуки. Геллерт слышал только свое дыхание — и больше ничего.
Ничего страшного, сказал он себе. Я ушел не так уж и далеко, выберусь по своим следам. А если не выйду из лесу до темноты, разведу костер. У меня есть нож, спички, плащ и еда. Ничего страшного, я разведу большой костер, он меня защитит.
Опустившись на колени, он осмотрел землю и траву поблизости. По следам выходило, что возвращаться надо было по стрелке. Оглядевшись напоследок, Геллерт пошел в выбранном направлении. Лес вокруг словно замер в ожидании — ни шорохов, ни скрипов, только звук его шагов. В траве и кустах все ярче загорались огоньки: светлячки, большие, размером с сикль, взлетали один за другим и кружились в воздухе. Вдалеке тоже мерцали огоньки, похожие на люмосы на концах волшебных палочек, но Геллерт знал, что ему это только кажется. Нельзя идти за лесными огоньками, как бы безобидно они ни выглядели!
Следующее дерево с зарубками он не нашел. Стрелки на земле тоже исчезли, хотя он их рисовал. Он сбился с пути или…
Тут кто-то есть. За мной следят.
Где-то сзади хрустнула, ломаясь, ветка. Геллерт сорвался с места и побежал. Деревья возникали перед ним внезапно, будто в один миг вырастали из-под земли. Пару раз он лишь чудом умудрился сохранить равновесие, споткнувшись о выступающие корни. В конце концов налетел на дерево, едва успел подставить плечо, чтобы не врезаться в него лбом, и его развернуло и швырнуло на шершавый ствол боком. Хрустнула фляга в заплечном мешке, локоть и бедро как огнем обожгло, но Геллерт успел ухватиться рукой за ветку и не упасть. Он задыхался, кровь стучала в ушах, заглушая остальные звуки, но теперь он знал. За ним кто-то идет!
Геллерт прижался спиной к стволу, левой рукой нащупал и вытащил нож. Палку, как меч, он держал перед собой правой рукой. Сначала он ничего не видел, только слышал приближающиеся звуки — странные, страшные: будто что-то то ли ползло, то ли низко летело, сминая кусты. А потом увидел слабое свечение, похожее и не похожее на мерцание светлячков. Того, кто медленно приближался к нему, окутывало призрачное сияние. И внутри этого мертвенного света шевелилось что-то темное.
Вдруг стало очень холодно. Геллерта затрясло, пальцы окоченели, и он едва не выронил ставший очень тяжелым нож. Вжимаясь спиной в ствол дерева, Геллерт хватал ртом ледяной воздух и смотрел на того, кто загнал его в ловушку и теперь шел, чтобы…
Не поддавайся страху.
У существа, плавающего в облаке света, появились голова, плечи, руки с длинными когтями. Нет, не с когтями — с одним когтем. Нет! Геллерт вдруг понял, что это.
Не подпускай его к себе.
В руке у темной фигуры была волшебная палочка. Это не тварь, это человек, маг! И он наставил палочку на Геллерта! Он хочет…
Отгони его. Вызови огонь. Это легкое заклинание, ты сможешь.
Очертания того, кто шел к нему, беспрерывно менялись — он делался то выше, то ниже, вырастала и тут же исчезала борода, развевающаяся мантия сменялась маггловской одеждой. Неизменным оставалось лишь одно: сверкающие белки глаз на скрытом в темноте лице и палочка, направленная ему в лицо.
Ну же, давай! Инсендио!
Геллерт в отчаянии замотал головой. Он не мог, не мог!
Черный человек улыбнулся, и улыбка разрезала его лицо, как кривая зарубка.
— Кричи, — голос его был тихим и мягким, почти ласковым. — Кричи что есть мочи.
Кричи.
Дышать стало больно. Думать стало больно. Руки повисли плетями, сил хватало лишь на то, чтобы не выронить оружие. В груди, под ребрами, что-то давило и дергало, сильно и очень больно.
— Кричи, ублюдок. Ты теперь за все заплатишь. Кричи, мразь.
Кричи, Геллерт. Это твой единственный шанс.
— Кричи, Гриндельвальд!
Человек в черной мантии взмахнул палочкой, и Геллерт узнал это движение. Рванулся, вскинул перед собой палку. Внутри что-то лопнуло, словно порвалась туго натянутая струна, жар вспыхнул под ребрами и хлынул вверх, раздирая горло, заставляя широко раскрыть рот…
Геллерт закричал.
В следующий миг палка вспыхнула ярким пламенем. Почти не соображая, что делает, Геллерт ткнул горящим концом в темноту под капюшоном. Огонь на миг озарил перекошенное от злобы лицо, похожее на маску демона, а затем глаза черного человека выпучились, и он заорал. Геллерт тоже закричал — хрипло и столь же отчаянно — и снова ткнул палкой. И еще раз!
Черный человек отпрянул, завизжал по-звериному, на одной ноте, закрутился на месте, воя от боли. Геллерт шагнул вперед, взмахнул горящей палкой, целя в голову, и тут существо, уже слабо похожее на человека, прыгнуло на него.
Геллерт не успел ни отпрянуть, ни закричать. Тварь повалила его, нависла, вжимая в землю. Морда вновь превратилась в страшное человеческое лицо.
— Пришла пора платить по счетам. Дай мне нож.
Геллерт забился, выгибаясь всем телом, а его левую руку уже выкручивали, пальцы разжались, нож выпал… Нет! Нет!

Небо над головой вдруг стало ослепительно белым. Он зажмурился и только почувствовал, как какая-то сила сдернула с него черную тварь. Слышал, как та визжала и выла от боли и ужаса, ощущал жар вспыхнувшего огня. Вслепую нашарил рукоять ножа. Он им не дастся, он им больше не дастся, ни за что!
— Геллерт! Мерлин милосердный! Геллерт, ты цел? Ты меня слышишь? Открой глаза, Геллерт! Пожалуйста, Мерлин и Моргана, пожалуйста…
Нож выпал из ослабевших пальцев.
Он знал этот голос, он знал, он знал…
Что он плачет, Геллерт понял только тогда, когда его подхватили с земли и крепко прижали к груди. Знакомое тепло окутало с головы до ног, а голос, что так часто прогонял ночные кошмары, все повторял его имя и обещал, что теперь все будет хорошо, все закончилось, Геллерт, ты живой, с тобой ничего не случилось, все хорошо, все хорошо…
Его словно качало на нагретых солнцем за день морских волнах, темных, но не страшных. Можно было больше не цепляться за воздух, за воду, за все вокруг — просто нырнуть в глубину и ни о чем не думать.
Геллерт разжал руки и нырнул.

* * *

Первым до них добрался Ньют Скамандер. Спрыгнул с метлы, едва снизившись, и побежал навстречу, освещая люмосом дорогу.
— Профессор, вы нашли его? Что с ним?
— Тише, Ньют. — Альбус всмотрелся в бледное лицо Геллерта, даже в глубоком сне выглядевшее не расслабленным, а измученным, и провел над ним ладонью, накладывая Заглушающие чары. — С ним все хорошо. Теперь все хорошо.
Он почти неосознанно сильнее прижал к себе Геллерта — такого маленького в его руках, такого жутко неподвижного и обмякшего, как кукла. Перед глазами в который раз встала картина, которую хотелось забыть навсегда: скорчившийся у стены ребенок с трудом поднимает голову, смотрит ему в глаза, и у Альбуса подкашиваются ноги.
Сегодня ночью, когда он увидел распростертого на земле Геллерта и черную тварь над ним, ноги снова подкосились. Альбус даже не мог бы толком описать следующие несколько минут — он пришел в себя, уже обнимая и укачивая Геллерта, ледяного на ощупь, почти теряющего сознание, но все равно слабо обнимающего его в ответ.
Ньют приблизился и осторожно заглянул Альбусу через плечо.
— Он совсем на себя не похож, — произнес он фразу, которую Альбус за этот год слышал уже не раз, но почти сразу добавил, чуть более удивленно: — Нет, похож. Когда знаешь, куда смотреть. Наверное, когда он разговаривает и смеется, сходство более…
Видимо, Альбус не смог удержать лицо, или Ньют, по роду занятий чуткий к малейшим переменам настроения у живых существ, что-то уловил, потому что осекся и спросил:
— Что?
Лучше пояснить это сразу, подумал Альбус, Ньют все равно быстро обо всем догадается.
— Он не разговаривает. И не смеется. Хотя улыбаться стал довольно часто — и да, в эти минуты он очень похож на взрослого себя.
Это было неправдой, но меньше всего Альбусу хотелось объяснять хоть кому-то разницу между тем, как еще год назад улыбался пятидесятилетний Гриндельвальд, и как теперь улыбается восьмилетний Геллерт.
Ньют кивнул, и лицо его, ставшее с годами более резким, дрогнуло.
— У животных, которых мучили в неволе, появляется особый взгляд. Даже у самых маленьких… особенно у самых маленьких. Он… — Ньют запнулся, взгляд его не отрывался от спящего Геллерта, — он что-нибудь помнит?
Альбус медленно покачал головой.
— О своей прежней жизни — ничего. Он даже не подозревает, что когда-то был взрослым. О тех двух месяцах… осознанно — нет, но ему часто снятся кошмары. Он отказывается их описывать.
— А легилименция?
— Нет. Близко не подпущу к Геллерту ни одного легилимента.
— Но это может помочь.
Альбус сжал зубы, но заставил себя успокоиться. Ньют не знал подробностей о «тех двух месяцах» — так Альбус назвал для себя время, проведенное Гриндельвальдом в плену. Там было по меньшей мере четыре сильных легилимента, и, как Альбусу потом удалось узнать, они не держались за свод разработанных для официальных допросов правил.
Среди «Мытарей», как та группа себя называла, за правила не держался никто. Альбус видел в Омуте допрос одного из схваченных Мытарей. «Когда долго не платишь по счетам, накапливаются проценты, — спокойно говорил он, и в глазах его светилась фанатичная убежденность в своей правоте. — Мы просто взяли с этого ублюдка плату с набежавшими процентами, вот и все». Только это было не все, далеко не все.
— К Геллерту применили очень сильное ментальное воздействие, — ровным голосом объяснил Альбус. — Каким чудом ему удалось сохранить рассудок, я не знаю, но выяснять не полезу. И никому не позволю.
— Куини Ковальски…
— Нет, Ньют, — ответил он сквозь зубы. — По крайней мере, пока я не буду уверен, что для него это не представляет опасности.
Это тоже была неправда, но за восемь месяцев в роли неофициального опекуна бывшего темного мага и опасного преступника Альбус научился виртуозно прятать крупицы правды среди россыпи лжи.
Геллерта оставили в покое, уверившись, что мальчик ничего не помнит. Но пару раз Альбус ловил его взгляд, и по коже бежали мурашки — потому что в эти секунды на него смотрел не ребенок. Возможно, память взрослого Гриндельвальда не сожжена дотла, а лишь скомкана, как бумажный лист. Возможно, со временем этот лист вновь распрямится. Но ставить об этом в известность кого бы то ни было Альбус не собирался.
Ньют кашлянул, привлекая внимание, и указал на перевязь на бедре Геллерта.
— Он может колдовать?
— Это игрушка. — Альбус вспомнил, как Геллерт вчера полдня потратил на то, чтобы выстругать и отполировать палочку, а потом вырезать на ней увиденные в очередной книге руны. Тогда он подумал, что Геллерт хочет впечатлить приезжающих на следующий день гостей и порадовался, что он, похоже, перестал опасаться незнакомых людей. Какой же он идиот! Не заподозрил неладное, даже когда Геллерт не вышел в сад к пятичасовому чаепитию, решил, что тот, как обычно, прячется и наблюдает. Не почувствовал беды. — Геллерт, конечно, мечтает о настоящей палочке, о том, чтобы начать колдовать. Как и любой ребенок, это естественно.
Ньют легонько коснулся торчащей из набедренного чехла светлой рукояти игрушечной палочки.
— Я не об этом спрашивал, профессор, — тихо сказал он.
Ньют всегда был очень проницательным, качество, которое Альбус в нем особенно ценил.
— До сих пор толком неизвестно, что они использовали, чтобы лишить его магии. Мы не знаем, насколько это… безвозвратно. Пока никакой магической активности не ощущается, даже стихийных выбросов нет. Конечно, прошло слишком мало времени, чтобы утверждать наверняка…
— Ясно, — все так же тихо произнес Ньют. — Знаете, профессор, когда появились первые сообщения от этих Мытарей, что Гриндельвальд больше никому не причинит вреда, мы все радовались. Они тогда говорили, что за все надо платить, и это казалось… ну, справедливо. Что он заплатит за все, что сделал.
Альбус отвернулся, Он не хотел вспоминать, о чем тогда думал сам.
— И сегодня многие считают, что Мытари были правы, просто немного… перестарались, — голос Ньюта сорвался. — Только так нельзя! Нельзя!
Ответить Альбус не успел. На свет их люмосов спешил кто-то еще, с силой продираясь через густые заросли Запретного леса.
— Кто идет? — спросил, повысив голос, Альбус и предупреждающе глянул на Ньюта. Тот достал палочку.
— Это я!

На тропу, по которой они шли, выбрался Аберфорт, взъерошенный и тяжело дышащий.
— Я получил твое сообщение, но… — недоговорив, он в два шага оказался рядом, вытянул руку, ведя ладонью над Геллертом.
— С ним все хорошо, — поспешил заверить Альбус, но Аберфорт лишь отмахнулся от него свободной рукой, другой продолжая водить над спящим ребенком. Губы его беззвучно шевелились.
— Все хорошо, — выдохнул он себе под нос и немедленно метнул в Альбуса негодующий взгляд. — Почему ты не закутал его в плащ? Согревающих чар мало, плащ все равно надежнее. Как ты только умудряешься учить полсотни детей, если не можешь углядеть за одним-единственным? Дай мне его, у тебя руки дрожат. Почему ты не наложил на него Следящие чары? Так, осторожнее, я его держу. Как ты можешь быть таким безответственным, Альбус? Накрой его моим плащом, он в сумке. Ага, вот так. Где ты его нашел? Что случилось?
Одним из самых кардинальных изменений, которые произошли в жизни Альбуса за последние восемь месяцев, стало примирение с младшим братом. И причиной этому — как и окончательному разрыву много лет назад — был Геллерт. Альбус думал, что узнав обо всем, Аберфорт начнет злорадствовать, как многие другие, но когда тот впервые посетил его жилище, то был необыкновенно мрачен и молчалив. Казалось, он с силой выталкивал из себя каждое слово, и каждый его вопрос касался Геллерта. Аберфорт не называл его по имени, как и Ньют сейчас, но вкладывал столько чувств в короткое «он», что на столе тихонько дребезжали чашки. Они никогда не говорили на эту тему, но Альбус подозревал, что в те дни, глядя на похожего на тень Геллерта, брат видел совсем другого ребенка.
Аберфорт опекал Геллерта с грубоватым, но искренним жаром любви пятидесятилетнего холостяка, у которого вдруг появился племянник. С Альбусом он общался с резковатой неловкостью и часто обрывал фразы, будто боялся сказать что-то не то, зато на удивление хорошо сошелся с Батильдой Бэгшот. Первые три месяца они оставались единственными людьми, которым Геллерт разрешал до себя дотронуться. Только благодаря их помощи Альбус смог сохранить свое место в Хогвартсе, хотя количество часов все равно пришлось существенно сократить. Но куда важнее было то, что благодаря им Геллерт начал доверять другим людям. Правда, теперь Альбус уже не был уверен, так ли это хорошо, как казалось раньше.
В нескольких предложениях Альбус описал Аберфорту и Ньюту, что увидел на лесной поляне четверть часа назад.
— Утром я собираюсь вернуться туда и все тщательно обследовать. Ньют, мне, наверное, понадобится твоя помощь следопыта, — закончил он.
Ньют кивнул, а Аберфорт переводил взгляд с уткнувшегося ему в плечо Геллерта на Альбуса и хмурился все больше.
— Откуда взялась эта тварь? Как Геллерт умудрился с нею столкнуться? Что он вообще делал в лесу в такое время? Он не остался бы здесь до вечера, ты же знаешь, Альбус, он не любит находиться один в темноте.
— Может, он заблудился? — предположил Ньют.
Аберфорт снисходительно фыркнул и принялся рассказывать Ньюту, как Геллерт первым из них всех нашел заблудившуюся во время долгого перегона козочку, догадавшись, где именно она отбилась от стада, — и, наверное, даже не подозревал, что звучит в точности, как гордый отец, расписывающий многочисленные таланты сына.
Альбус почти не слушал их разговор, все глубже погружаясь в размышления. Незначительные на первый взгляд странности множились и теперь не казались такими уж случайными. Брат прав — Геллерт не заблудился бы так просто в лесу, не заигрался бы, забыв о времени. И эта тварь… у него появились кое-какие предположения, что это могло быть за существо, но нужно все тщательно проверить.
Однако больше всего его мысли занимало другое. Когда Альбус бежал на звуки борьбы и воплей, ему показалось, что на пару секунд с нечеловеческим воем смешался другой звук — отчаянный детский крик. И чем Геллерт смог так отогнать тварь, что она визжала от боли? Вроде бы у него был нож, подаренный братом, но для созданий тьмы удары ножа — что комариные укусы. А вот огонь — или магия — причиняли им дикую боль. Но Геллерт не мог колдовать…
Сердце терзали надежды и страхи, и Альбус разрывался между ними. Когда почти год назад он выносил из подземелья покрытого шрамами ребенка с до боли знакомыми глазами, то был уверен, что в тот день все закончилось. Что все самое плохое, что могло случиться с Геллертом, уже случилось, и больше ничего уже не произойдет. После сегодняшней ночи Альбус почти не сомневался — ничего не закончилось. Геллерт оживал, оживал и менялся — и, словно машущая крыльями бабочка, создавал вокруг себя непредсказуемый ураган событий.
А значит, все только начинается.